Ранним майским вечером 1963 года вверх по третьей авеню Нью-Йорка быстро шагал молодой человек. Одну руку он держал в кармане. Воздух был очень мягким и свежим. Начинало смеркаться. Цвет неба медленно изменялся от голубого к нежно-фиолетовому. Это был как раз один из тех городских вечеров, за которые некоторые люди так любят город. Люди, выходящие в вечер из кафе, ресторанов и магазинов или просто стоящие у дверей, блаженно улыбались, какая-то леди, вышедшая из бакалеи с двумя огромными сумками, приветливо улыбнулась молодому человеку: «Эй, красавчик!» Тот тоже ответил ей полуулыбкой и лениво вскинул в приветствии свободную руку. Она проводила его умильным взглядом и подумала: «Страшно влюблён в кого-нибудь, не иначе». Он действительно именно так и выглядел. На нем был светлый серый костюм, узкий галстук немного ослаблен, а верхняя пуговица рубашки расстёгнута. Тёмные волосы коротко и аккуратно подстрижены. Светло-голубые глаза были глазами очень порядочного человека. В лице его не было ничего примечательного, но в тот мягкий весенний вечер, в мае 1963 года на Третьей авеню Нью-Йорке, он действительно БЫЛ красавчиком, и пожилая женщина поймала себя на том, что ностальгически вспоминает собственную молодость, и подумала о том, что весной красив каждый, кто торопится на свидание, кого ожидает приятный обед или ужин вдвоём, а потом, может быть, и танцы. Весна, пожалуй, единственное время года, когда ностальгия не в тягость, и она была очень довольна тем, что поприветствовала этого милого юношу и что он махнул ей в ответ рукой. Энергичной походкой с все той же полуулыбкой на губах молодой человек перешёл на другую сторону 63-й стрит. Пройдя полквартала, он увидел старика со светло-зелёной тележкой, полной цветов. Это были, в основном жёлтые нарциссы и поздние крокусы. Были ещё гвоздики и несколько чайных роз — тоже в основном жёлтые или белые. Он жевал кукурузные хлопья и слушал громоздкий транзистор, стоявший на углу тележки. По радио передавали плохие новости, которые никто не слушал: маньяк-убийца до сих пор не пойман; хороших известий из маленькой азиатской страны под названием Вьетнам (диктор почему-то произнёс «Вайт-нам») по-прежнему не получено — остаётся пока ждать; в Ист-ривер найдено тело женщины — личность не установлена; суду присяжных штата Нью-Йорк не удалось доказать причастность некоторых членов администрации штата к истории с крупной партией героина — ещё одна битва в войне с наркомафией проиграна; русские провели ещё одно ядерное испытание. Все это казалось в этот вечер каким-то нереальным и совершенно никого не волновало. Воздух был мягким и тёплым. Двое мужчин с отвисшими от пива животами обменивались дружескими шутливыми тумаками. Весна плавно переходила в лето, а лето в городе — пора романтических мечтаний. Молодой человек прошёл мимо цветочника, и голос диктора постепенно стих у него за спиной. Затем он вдруг остановился и, задумавшись, обернулся. Немного поколебавшись, он достал из нагрудного кармана пиджака бумажник и, заглянув внутрь, положил его обратно. Затем он потрогал какой-то предмет в другом кармане, и на мгновение на его лице появилось выражение озадаченности, одиночества и какой-то почти загнанности или забитости. Он сунул руку в другой карман, и на лицо снова вернулось выражение нетерпеливого ожидания чего-то очень для него приятного. Улыбаясь, он направился обратно к цветочной тележке. Он купит ей цветов — ей это будет очень приятно. Он любил смотреть, как зажигаются её глаза — она просто обожала сюрпризы. Обычно это были небольшие скромные подарки, поскольку особенно богатым назвать его было нельзя. Как правило, это была, например, коробка леденцов или какой-нибудь недорогой декоративный браслет, а однажды он преподнёс ей целую сумку валенсийских апельсинов, зная, что этот сорт — её самый любимый. Цветочник встретил возвращающегося к его тележке молодого человека в сером костюме неподдельно искренним восклицанием: — Мой юный друг! Старики было лет, может быть, шестьдесят восемь и несмотря на довольно тёплую погоду на нем был поношенный тёплый вязанный свитер тоже серого цвета и мягкая фетровая шляпа. Лицо его было испещрено глубокими морщинами, сильно прищуренные глаза слезились, а рука с сигаретой по-старчески дрожала. Но он тоже прекрасно помнил, что такое молодость и что такое весна, когда не ходишь, а буквально паришь над землёй, едва касаясь её ногами. Обычно лицо цветочника было довольно кислым, но сейчас он улыбался почти так же, как улыбалась этому молодому человеку та пожилая дама. Стряхивая крошки кукурузных хлопьев, он подумал: «Если этот юноша болен любовью, о нем необходимо немедленно позаботиться». — Сколько стоят ваши цветы? — спросил молодой человек. — Я сделаю вам хороший букет за доллар, а вот чайные розы, выращенные в теплице. Стоят подороже — по семьдесят центов за одну. Могу продать их вам полдюжины всего за три доллара пятьдесят центов. — Дороговато. — Хорошее никогда не стоит дёшево, мой юный друг. Разве ваша мама никогда не говорила вам об этом? — Может быть и говорила, — ухмыльнулся молодой человек. — Конечно говорила. Я сделаю вам букет из шести чайных роз: две красных, две жёлтых и две белых. Это самые лучшие мои цветы, да вы и сами видите. Их запах вскружит голову любой крошке. Я добавлю к ним ещё две-три веточки папоротника. Прекрасно. А могу сделать обычный букетик за доллар. — Этих? — спросил молодой человек, продолжая улыбаться. — Мой юный друг, — проговорил, тоже улыбаясь и стряхивая пепел с сигареты в водосточную решётку, цветочник, — в мае никто не покупает цветы самому себе. Это как национальный закон. Вы понимаете, о чем я говорю? Молодой человек немного наклонил голову и представил себе Норму — её удивлённые и счастливые глаза и мягкую улыбку. — Думаю, что понимаю, — ответил он. — Конечно понимаете, так что будете брать? — Так что бы вы посоветовали? — Что ж, скажу. Советы и консультации бесплатно? — Пожалуй, лучше бесплатно, — ответил с улыбкой молодой человек. — Ну, бесплатно, так бесплатно. О’кей, мой юный друг. Если вы хотите купить цветы для своей матушки, то я могу набрать вам букет из нескольких нарциссов, крокусов и степных лилий. Увидев их, она не скажет вам ничего вроде «о, сынок, как они мне нравятся, но они ведь, наверное, очень дорого стоят — не стоит тебе так транжирить деньги». Молодой человек закинул назад голову и громко расхохотался. — Но если это девушка, — продолжал цветочник, — то тогда совсем другое дело, сын мой. Ты, наверное, и сам понимаешь. Если вы принесёте ей букет чайных роз, ей будет некогда заниматься подсчётами. А? Она в ту же секунду просто броситься вам в объятия... — Я возьму чайные розы, — быстро проговорил молодой человек. Тут уж расхохотался и цветочник. Стоявшие неподалёку и пересчитывающие свои медяки любители пива отвлеклись от своего неотложного занятия и тоже заулыбались. — Эй, парень! — крикнул один из них. — Тебе обручальное кольцо не нужно? Могу тебе уступить по дешёвке, самому мне как-то надоело носить. Молодой человек улыбнулся и покраснел до самых корней волос. Цветочник выбрал ему шесть роз, немного подрезал кончики их стеблей, побрызгал водой и обернул их красивой хрустящей бумагой. — Погода сегодня вечером как раз такая, какой вам и хотелось бы, — послышалось из динамика радиопередатчика. — Воздух — мягкий и тёплый. На небе ни облачка. Температура — чуть выше шестидесяти градусов. Идеальная погода для романтического созерцания звёзд после того, как стемнеет. Наслаждайтесь Великим Вечерним Нью-Йорком! Цветочник скрепил бумажный свёрток скотчем и посоветовал молодому человеку сказать своей девушке, чтобы она добавила в вазу с водой немного сахара для того, чтобы цветы постоял подольше. — Я скажу ей, — пообещал молодой человек и дал старику пятидолларовую бумажку. — Спасибо. — Это моя работа, мой юный друг, — сказал цветочник, отдав ему доллар и два четвертака на сдачу. Его улыбка стала немного более грустной. — Поцелуйте её от меня. «Фо Сизнз» запели по радио «Шерри». Молодой человек засунул сдачу в карман и зашагал вверх по улице. Его глаза были широко раскрыты, а во взгляде сквозила какая-то тревога и напряжённое ожидание. Он, казалось, не видел никакого движения жизни вокруг него, не замечал, что на Третью авеню уже спускаются сумерки — его взгляд был устремлён куда-то внутрь него самого. Внутрь и вперёд. Но кое-что он, все-таки, замечал: женщину, например, толкавшую перед собой детскую коляску или ребёнка, комично перепачкавшего всю мордашку мороженным. ещё он обратил внимание на маленькую девочку, прыгавшую со скалкой и звонко распевавшую в такт своим прыжкам: Бетти и Генри вначале целуются, Ну а затем? Затем женихуются. Ну а потом? Потом, ясно, женятся. И в результате — извольте, младенец По дороге ему попались ещё две курящих женщины, оживлённо обсуждавших проблемы, связанные с беременностью, группа мужчин, смотрящих бейсбол по огромному цветному телевизору, выставленному в витрине магазина. Несмотря на четырёхзначную цифру, аккуратно нарисованную на ценнике рядом с телевизором, лица всех игроков были какими-то зелёными, а поле — наоборот, неопределённого бордового цвета. «Нью-Йорк Нест» выигрывали у «Филлиз» со счётом 6:1. Он прошёл мимо, не заметив, как те две курящих женщины прервали свою беседу и проводили его долгим тоскливо-задумчивым взглядом. Время, когда цветы дарили им самим, было у них уже в далёком-далёком прошлом. Не заметил он и молодого регулировщика, который остановил все движение на перекрёстке между Третьей и Шестьдесят девятой улицами специально для того, чтобы он мог пройти. Ему, вероятно, просто бросилось в глаза мечтательное выражение молодого человека — точно такое же, какое было и у него, когда он время от времени придирчиво оценивал свою внешность в маленькое зеркальце для бритья, которое он нет-нет, да и вытаскивал из кармана. Не заметил он и двух молоденьких девушек, которые, пройдя ему навстречу, обернулись, обнялись и рассмеялись. На перекрёстке с 73-й улицей он остановился и повернул направо. Эта улица была немного темнее, и по обеим сторонам было множество небольших полуподвальных ресторанчиков с итальянскими названиями. Где-то вдалеке в полусумерке угасающего дня местные мальчишки играли в какую-то очень шумную игру. Молодой человек не собирался идти так далеко и, пройдя полквартала, свернул в узкий переулок. Теперь на небе уже были хорошо видны мягко мерцающие звезды. Переулок был тёмным и тенистым. У одной из стен смутно угадывался ряд мусорных баков. Теперь молодой человек был совершенно один. Нет, не совсем один — в сумерках вдруг послышалось какое-то волнообразное зазывание, и он неприязненно поморщился. Это была любовная песня какого-то не в меру эмоционального кота, и ничего приятного он в ней не находил. Он замедлил шаг и взглянул на часы. Они показывали четверть восьмого, и Норма как раз должна была... И тут он увидел её. Сердце сразу же забилось часто-часто. Она шла в его сторону и была одета в темно-голубые брюки и стильную матросскую блузку. Каждый раз, когда он видел её ВПЕРВЫЕ, он очень волновался. Это всегда был какой-то мягкий шок. Она была так МОЛОДА!... Он улыбнулся. Он просто ЗАСИЯЛ этой улыбкой и прибавил шаг. — Норма! — окликнул он её. Она взглянула на него и приветливо улыбнулась... Но как только они приблизились друг к другу, улыбка как-то почти сразу померкла и стала немного напряжённой. Его улыбка тоже стала какой-то неуверенно, и на мгновение он почувствовал небольшое замешательство. Ее лицо над светлым пятном блузки было видно не очень хорошо, но в нем уже вполне определённо угадывалась нарастающая тревога. Было уже довольно темно... Неужели он ошибся? Конечно нет. ЭТО БЫЛА НОРМА. — Я купил тебе цветы, — облегчённо вздохнул он и протянул ей букет. Она взглянула на цветы, снова улыбнулась и мягко отстранила его руку. — Большое спасибо, но вы ошиблись. Меня зовут... — Норма, — прошептал он и вытащил из нагрудного кармана пиджака увесистый молоток с короткой ручкой. — Они для тебя, НОРМА... они всегда для тебя... все для тебя... Она побледнела от ужаса и отпрянула от него назад, широко раскрыв глаза и рот. Это была не Норма. Настоящая Норма была давно мертва. Сейчас важно было то, что она набрала уже полные лёгкие воздуха, чтобы закричать. Он остановил этот уже поднимавшийся крик сильным ударом молотка прямо в голову. Он убил этот крик одним движением. Букет упал на землю, и чайные розы — красные, жёлтые и белые — рассыпались совсем недалеко от мусорных баков, за которыми, оглашая всю округу непрекращающимися утробными воплями, остервенело занимались любовью кошки. Одно движение — и крик не вырвался наружу. Но он обязательно вырвался бы, промедли он хоть долю секунды, потому что это была не Норма. Ни одна из них не была Нормой. Он в исступлении колотил своим молотком по совсем уже изувеченному лицу, ещё, ещё, ещё, ещё... ОНА НЕ БЫЛА НОРМОЙ, и поэтому он все наносил и наносил нескончаемые страшные удары — один за одним, один за одним, один за одним... Точно так же, как он проделал это уже пять раз до этого. Спустя несколько секунд, а может быть, и через полчаса, он и сам бы не смог сказать точно через сколько, он спрятал молоток обратно в карман и поднялся над распростёртой на мостовой чёрной тенью. Между ней и мусорными баками лежали чайные розы. Он развернулся и не спеша вышел из тёмного переулка. Теперь было уже совсем темно. Мальчишки, шумевшие в конце улицы, разошлись по домам. Если на костюме брызги крови, подумал он, то их будет не так заметно в сумерках, если не выходить на ярко освещённые места. Её имя было НЕ Норма, но он знал своё имя. Его имя было... было... ЛЮБОВЬ. Его имя было Любовь, и он шёл по тёмным улицам потому, что Норма ЖДАЛА его. И он найдёт её. Обязательно найдёт. Совсем скоро. На его лице появилась улыбка. Выйдя на 73-ю улицу, он прибавил шаг. Супружеская парочка средних лет, вышедшая посидеть перед сном на ступеньках своего подъезда проводила прошедшего мимо них молодого человека долгим взглядом. Голова его была мечтательно запрокинута назад, взгляд устремлён вдаль, на губах полуулыбка. — Как давно я не видела тебя таким, — заворожено проговорила женщина. — Что? — Ничего, — ответила она, глядя вслед молодому человеку в сером костюме, исчезающему во мраке надвигающейся ночи, и подумала о том, что прекраснее весны может быть только молодость и любовь.

Стивен Кинг